Утро 12 февраля Старое окно на втором этаже чуть приоткрылось, впустив внутрь встрёпанного чёрного ворона, ведомого Зовом.
Эта чёртова штука была одной из немногих вещей, которые отравляли Вестнику его, в принципе, неплохую жизнь. Проявлялся Зов (как правило, абсолютно не вовремя) всегда так: всё тело Ворона вдруг начинало зудеть, будто раздираемое хвойничными клещами. А это значило, что Вестнику пора лететь. Лететь к некоей цели - и чем ближе цель, тем меньше становился зуд. Оно, конечно, хорошо - Зов, Миссия, Предназначение -
но как же глубоко хочется послать это Предназначение, когда зуд приходит в самом начале пиршества свежеубитым эльфом! От гадкой чесотки не помогало ничего - ни вода, ни самоистязание клювом, ни издевательства над случайными путешественниками. Как-то раз Вестник, ведомый Зовом, летел из Латишена в Оссару, и, вконец истерзанный, на самой большой скорости врезался точнёхонько в дупло огромного дуба... Несчастная белка погибла мгновенно. С тех пор Вестник больше не экспериментировал с зудом - то ли потому, что увидал в смерти белки, смягчившей самоубийственный удар, знак судьбы, то ли потому, что на то, чтобы снять окровавленную тушку с клюва (а сам клюв выдернуть из трухлявой древесины), ушла чёртова уйма времени. Так что после этого случая Вестник всегда предпочитал терпеть и лететь к цели... как и сейчас, когда он влетел в окно убогой комнатушки для постояльцев в старой таверне близ города Дьяхрова...
...В убогой комнатушке для постояльцев на втором этаже таверны, близ города Дьяхрова, ждал смерти старый верид. Смерть всё не приходила, но верид не жаловался. Он вообще никогда никому не жаловался. В это тихое зимнее утро он лишь лежал на кровати, и всё ждал и ждал прихода смерти, перебирая тонкую пряжу собственной памяти, фрагмент за фрагментом...
Вот смутное, тускло-синее пятно - почти уже забытая юность в облике мечтательного и немного меланхоличного анселя. Вот ярко-красная вспышка Изменения - он отбился от своего отряда всадников и попал в ловушку, устроенную всемогущей Природой и его собственным Разумом. Вот нежно-салатовый момент Проявления - случайный патруль находит пропавшего пару месяцев назад юношу-анселя - но вместо светло-карих глаз на удивлённых патрульных смотрят два нечеловеческих, ярко-зелёных зрачка. Дальше всё смешивается калейдоскопом цветов. Путешествия от города к городу, женщины, которых объединял лишь странный огонь в глазах - огонь мечты о чуде. Дети от этих женщин - которых он никогда не видел, и, видимо, никогда уже не увидит. Кодекс, который вёл его и будет вести до конца жизни. И, наконец, люди, с которыми он жил и работал - и с которыми он так и не смог сойтись.
С удовлетворением старый верид отметил, что жалеть ему не о чем. Он знал, что вряд ли за его спиной остались цветущие сады - но был спокоен и тем, что там не было и пепелищ. Он был хорошим веридом - и он верил, что жил не зря.
С этой мыслью он уже захотел погрузиться в предсмертную дрёму, которую так любят старики рода людей, анселей и прочих, как вдруг раздался голос:
- Кар. Верид лишь улыбнулся. Так сказать могло только одно существо.
- Ты пришёл, Вестник. - Кар. - Ты являешься немногим из нас... Но мне ты явился. - Кар. - Я помню, когда увидел тебя в первый раз, Вестник. - Хрипел между тем верид. -
Когда я скакал на лошади вместе со своим отрядом и увидел тебя на дереве. Ты смотрел на меня - так пристально, что я не мог не остановиться... И ты заговорил со мной. - Кар. - А затем я стал веридом. - Кар. - Через два месяца после проявления, когда я хотел свести счёты с жизнью, то увидел тебя вновь. И ты говорил со мной. - голос старика становился всё тише.
- Кар. - Я жил... - начал было верид, но тут как будто поперхнулся. Затем он, будто собираясь с силами прикрыл глаза. И вдруг неожиданно громко и отчётливо вскрикнул:
- Примет ли Она меня?! На это прозвучал лишь глубокий хриплый голос, без намёка на птичьи интонации:
- Природа примет тебя. Старик улыбнулся и прошептал.
- Ты знаешь, что делать. А затем он замолчал и замер - словно бы и не шевелился никогда. Немного подождав, Вестник сел к нему на лоб, и стал методично выклёвывать оба ярко-зелёных глаза. Он знал, что делать.
Из освобождённых отверстий в глазах как будто бы что-то вышло... или показалось? И как будто бы чей-то голос произнёс... Что же он произнёс? Да нет, не было никакого голоса. Глаза были невкусные и оставили неприятный осадок во рту. Он будет беспокоить Вестника ещё один-два дня - не в первый раз Ворон выполнял похоронный обряд. Он понятия не имел, что будет с этим старым пердуном после смерти и будет ли хоть что-нибудь - но он знал, что сделал то, что должен был сделать.
И это было просто великолепно, чёрт побери!..
...О чёрт. Всё тело внезапно зазудело, как будто Вестник подхватил Кхлептскую чесотку. Но так как вороны не болели подобной болезнью (может статься, Вестник и выдумал её только что), возможный диагноз был только один.
Опять?!
Какого... (далее в голове Вестника пронеслось древнее и витиеватое ругательство, ни на один из современных языков не переводимое)! И Ворон, бросив прощальный взгляд на тело старого верида, вылетел в окно, ведомый новым Зовом.
А голос, что был едва слышим в комнате, лишь повторил ещё раз:
- Спасибо... | Цитирование: |
PS: Хозяин таверны, обнаружив безглазый труп старика-верида в одной из комнат, не очень-то расстроился. Посоветовавшись с помощником - собственным семнадцатилетним сыном, он решил тихонько похоронить тело по обычному обряду, пока не пошли слухи о трупе в таверне. Осмотрев труп, трактирщик сказал сыну:
- Всё-таки, чужие они, ненашенские. Взять хотя бы обычай дурной этот - глаза после смерти выкалывать. Даже эльфы браэннские так не делают! А этот ещё сам себе... ну и гадость!
Стоит отметить, что сам верид посчитал бы эти слова достойной эпитафией. |
|
Сори что многа букав - я сегодня что-то разошёлся. Это всё Локи виноват!
Ну конечно, как что, так сразу Локи...
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума